СОЧИНЕНИЯ НИКОЛЕНЬКИ II
Мальчик хочет
Поезд мчался на Питер.
В соседнем купе уже в сотый раз мальчик просился в Тамбов.
Голова раскалывалась от выпитой с приятелями на перроне плохой водки, от спертого воздуха плацкартного вагона и от мальчика, который хочет в Тамбов.
Я вышел в тамбур...
Лязг вагонных колес, мелькание желтых огней за стеклом вагонной двери, вкупе с головной болью и набившей оскомину мелодией, и привели к созданию прилагаемого ниже …
Исчез Тамбов.
Летит на Питер поезд,
гудком охрипшим время разодрав.
Колеса бьют по рельсам:
– Скорость!
– Скорость!
Душа кричит:
– Гуд бай!
– Гуд бай, май лав!
Багряный ветер не осушит слезы,
не охладит мою больную грудь,
не развернет к Тамбову паровоза –
ни рельсы, ни колеса не загнуть.
О, как осилить расставанья муки?
Как воспарить в сонм дремлющих светил?
Любовь моя, к тебе тяну я руки:
– Где ты сейчас?
Где утренний кефир?
Несутся ввысь бетонные перроны,
мешаясь с пеной желтой полутьмы.
Я весь в огне трясусь между вагонов,
смотрю в их зев,
а снизу – смотришь ты.
В руках кефир. В глазах – сплошная мука.
В просвете ног мелькают тени шпал.
"Вот до чего доводит нас разлука", –
подумал я, икнул и зарыдал.
Звездочка на ниточке
Звездочка на ниточке
качалась в облаках.
Я вставал на цыпочки
и тянулся. . .
Ах,
не достать мне звездочку,
ниточка крепка.
Выпью-ка я водочки,
закажу пивка!
Острокрылой птичкою
в небо поднимусь,
перережу ниточку
и дождем прольюсь.
Звездочку на ниточке
у твоих ворот
положу на ситечко,
чтобы сохла.
Вот. . .
Усталость
Казалось, гимны несли нас в выси,
Казалось, страсти кипели в нас
и рассекали по биссектрисам
углы сомнений в ложбинках глаз...
И наполнялись бокалы солнцем...
И пели трубы,
и губы жгли...
И в нашем доме о двух оконцах
я строил залы на пол Земли...
Сплетал из снов и видений крылья,
чтоб вознести Вас на пьедестал...
Все обернулось тоской и пылью:
Вы равнодушны, а я – устал.
Устали трубы.
Устали губы.
Погас в бокале брильянт вина.
Над пепелищем летают клубы
фантасмагорий былого сна.
Смешно и глупо в воздушных залах
под пьедесталы ломать паркет.
Вы родились уже усталой,
Вам чужды крылья и мой сонет.
В ночи
И
этот сон,
и эта ночь,
и это лето...
И шорох листьев в унисон
с дыханьем ветра...
И море темное – глаза...
И в лунном свете – губы...
– Люб-лю, – я тихо прошептал.
И вверх взметнули трубы
каскад кадансов,
песен,
фуг!
К Земле склонились звезды...
Я ждал...
Вы молвили:
– Мой друг,
есть баксы – все возможно.
Я был богат - богаче нет.
Но трубы замолчали.
Я дал Вам тысячу монет,
потом завел в ночи мопед
и укатил в печали.
Дым
Пугая дымом комаров,
кружащих роем в балагане,
вы не заметили богов
над золочеными главами
бездарных бонз в тени оконцев.
Вам, не привыкшим к свету солнца,
светлее было в темноте
и многолюднее в пустыне.
Быть первым – значит быть в хвосте, –
так вас учили,
и поныне
вы продолжаете страдать
от кашля, насморка, простуды
и, не листая Книги судеб,
беретесь судьбы толковать.
Нет, катаклизмов здесь не будет.
Никто не будет пировать,
и вами изгнанный левит
ваш балаганчик не спалит.
Кто вас осудит?
Кто простит?
Дым все
кружит,
кружит,
кружит.
З-З-З-З......
Зажжен закат зеркальных залов
за занавесками зари.
За запределием забавы
зажжен закат.
Закат зажгли....
Звенят забытых звонниц звоны,
зовут законченных зевак
забить законами законы,
зарыть зубатый зебру-знак....
Зовут завесить заграницы....
Звонарь запоры заказал...
Земля забыла закруглиться.
Звучит запевом зов "Зарницы".
Зажжен закат. Заполнен зал...
Ночь, улица, фонарь…
И
фонарей, и улиц –
во как!
И две аптеки за углом!!!
А мне все так же одиноко,
как будто вновь
с тобой
вдвоем.
Моя любовь
Моя любовь к тебе древнее Рима!
Древнее звезд,
парящих в вышине
на тонких крыльях ангелов незримых.
Я знал о ней еще в предвечном сне!
Когда весь мир был сжат в одно мгновенье,
когда лепились замыслы светил,
Господь в мое земное воплощенье
ее углем меж ребер положил!
И вот, творя судеб предназначенье,
мы встретились.
Но ты не хочешь внять,
что со времен библейского творенья
на нашей встрече Божия печать!
Гербарий
Я
подарю тебе гербарий
давно засохнувших надежд,
чтоб, не смотря на запах гари,
презрев ухмылочки невежд,
ты по-крестьянски улыбнулась
моей наивности.
Потом
слегка взгрустнула, что не сталось
войти нам в тот прозрачный дом
сплошь алогичного пространства,
где невозможно утаить
текущих слов непостоянство,
запутав тонкую их нить;
где сны от яви не закрыты;
где ложь не прячется в углах;
где овцы – целы, волки – сыты,
и свет в огромных зеркалах
не преломляясь, побеждает
черед прилипчивых теней;
где в залах призрачных летает
пух прошлогодних тополей...
Обитель постоянства
Стремясь разрушить мир пространства,
что ограничено окном,
сломить обитель постоянства –
наш поседевший старый дом,
сорвался с туч огромный ветер,
поднял над крышею крыло,
ударил грудью словно кречет
о запотевшее стекло,
миг отступил,
собрался с силой,
ударил снова и...
затих.
А я сижу у печки милой.
Ладони грею.
Пью Теккилу
и сочиняю этот стих.
Прощай, Бетонная долина
Прощай, Бетонная долина.
Увы, настал и мой черед.
Та голова была повинна,
что знала мысли наперед.
Она пророчила безумье
и на пути моем легла,
спеша воспеть бессмертье мумий....
Я ухожу.
Не помни зла.
Прощай и ты, лукавый Бонза,
мне твой оскал давно претит,
и пусть сияет твоя бронза
другим, не сбившимся с Пути.
Я ухожу своей дорогой,
не заповеданной тобой.
Не плюй проклятия с порога,
храни сынов своих покой.
И пусть все будет, как и было.
И пусть растет меж плит трава...
Я ухожу.
Чадит кадило.
Трещат в предбаннике дрова.
Холод
Холод кругом.
Собачий холод.
Холод на улице, дома. . .
Везде.
Спит не протопленный, мерзнущий город.
Зябнут трамваи в предутреннем сне.
Хочется Светлого.
Хочется Лета.
Хочется Солнца,
Улыбок,
Тепла!
Землю раздетую
скрыла бесцветная,
непроходимая, слизкая мгла.
Люди сжимаются в чёрные точечки,
каждый тепло норовит удержать.
Молча встречаются.
Молча прощаются.
Холодно верить и холодно ждать.
Зябко ссутулился клен у обочины,
голые ветки тихонько дрожат.
Окна твои, крест-накрест заколочены,
холодно смотрят в раздевшийся сад.
В саду Мечты
Рондо
В
саду Мечты
от суеты
я укрывался, но простыл,
когда взбирался вверх по склону.
Чихнул и сладких грез корону
на серый камень уронил.
Как будто мячик с высоты
она запрыгала.
Со стоном
склонились долу лавров кроны
в саду Мечты.
Пожухли травы и цветы.
Вдоль тропок черные кресты
поднялись ввысь из тьмы бездонной. . .
Зачем же так бесцеремонно
передо мной явилась Ты
в саду Мечты?
Продолжение ❯ ❯ ❯
Рисунки Романа Кашина