ПЕРВАЯ ТЕТРАДЬ
Октябрь 2018 года
1 октября
Не так уж и беспросветна эта жизнь, если каждый вечер можешь видеть прекраснейшую из женщин!
Пусть мимолетно, кратковременно. Иногда в течение десяти-пятнадцати минут.
Но эти минуты соединяют миг с вечностью!
Все остальное перед ними ничто!
2 октября
Утром в честь воскресенья Николенька призывал Василия очистить душу покаянием:
— Покаемся, исповедуемся, причастимся святых даров. Бог услышит наши молитвы — поможет одолеть пагубную страсть.
— А пивом после церкви угостишь?
— Ты не о пиве думай, а о Боге. Прислушивайся к Его голосу, не глуши мельтешением чувств и мыслей.
— Как же мыслям не мельтешить, если работы нет, денег нет?
— Поститься надо чаще.
— Только что двое суток без копейки денег на воде постились!
— Коль о пиве больше, чем о Боге думаешь, то два дня мало.
Василий оценивающе посмотрел на Николеньку: идти на конфронтацию — остаться без пива, а так…
— Ну, хорошо, — после небольшого раздумья согласился он. — Пойдем попу каяться.
Они ушли в церковь. Я, сославшись на головную боль, остался дома, а после их ухода пошел в парк — мне хотелось побыть одному, побродить по аллеям, ни о чем не думая, ничего не желая…
Когда под вечер я вернулся домой, Василий спал в ванной, а Николенька, размазывая по щекам пьяные слезы, бил себя кулаком в грудь:
— Господи, ну почему ты не поразил меня громом, когда я в сотый раз предал Тебя? Ну почему, Господи?
3 октября
Вот он, как выразился Василий, звериный оскал капитализма!
Выселили Николеньку из квартиры.
Долг по квартплате за пять лет к назначенному судом времени не погасил.
А у кого нет долгов в наше время?!
Долг — отговорка.
Тут соседи свою лепту внесли.
Не нравилось им, что песни громко поем, что двери у нас все время настежь — входи кто хочешь…
Антс, царство ему небесное, по весне обстановку накалил — урну из окна вытряхнул. Ветер еще не в ту сторону был…
И я, и Николенька потом извинялись. А они все равно: чуть что — завсегда тот случай припоминают.
Конечно, много было и другого, в чем можно нас упрекнуть… Не безгрешные. Кто ж спорит?
Виноваты. Но не со зла ведь.
Хоть бы халупу какую взамен дали, а то определили, чтоб Николенька к жене перебирался.
Ему лучше под топор, чем к ней.
Василий про старые добрые времена вспомнил:
— В советское время такого безобразия власти б не позволили, у каждого было право на жилье.
Теперь Николенька бездомный.
Как я, как Василий.
Василий сказал, что поедет в глушь, в Саратов, к бабушке. Она лет пятнадцать внука не видела — рада будет.
А куда нам с Николенькой податься?
5 октября
Второй день как мы с Николенькой ночуем среди досок и стружек в плотницкой.
Он, можно сказать, по 24 часа в сутки на работе пропадает, а я у него подмастерьем — гвозди подать, доску придержать…
Мрачным стал Николенька. Все время о чем-то думает, думает.
Иногда бормочет под нос: «Мосты сожжены, мосты сожжены — пора, пора…»
Это он квартиру мостом называет. Она его как мост с миром связывала, а теперь связь порушена — пора в монастырь.
6 октября
Пока Николенька бегал в контору по своим делам, зашел попрощаться Василий. В ожидании Николеньки просветил меня по поводу сходства и различия сталинского и путинского методов руководства страной.
— Сталин — тот каждого наркома, каждого высокопоставленного чиновника на крючке держал.
Чтоб всякий делал свое дело на совесть, боясь своевольничать.
И жен ихних по лагерям загнал не от злобы, как дермократы в книгах преподносят, а о пользе народной думая, чтоб ни один чиновник не замышлял чего против советской власти. Чиновник за бугор слиняет, так жену его к стенке поставят.
Суровые были времена, но правильные.
Путин — тот столь круто заворачивать боится.
А что американцы скажут? Как в Европе аукнется?
Но у него тоже неплохая метода выработана. С учетом особенностей сегодняшнего дня.
Где в России мужика найти, чтоб не воровал? Чиновники — они тоже люди.
Путин поглядывает, как они воруют.
Особо не мешает, но требует, чтобы сильно не заворовывались и дело свое делали как им велено!
Случись, кто проштрафится или поперек дороги встанет, Путин — дерг за удочку:
«А как это вы, господин хороший, умудрялись фешенебельные особняки по ценам развалюх приобретать? А с чего бы это твой отпрыск в один год миллионером стал?»
А у чиновников руки чешутся. Не воровать не могут. Каждый на свой крючок добровольно нанизывается, да еще и других локтями отпихивает.
А Путин, как кадровый разведчик, все знает, все фиксирует.
Удочка подрагивает.
Случись неповиновение — мигом подсечет!
Ночь с 6 на 7 октября
Она играла на рояле.
Я не видел ее. Звуки проникали в сад сквозь приоткрытую форточку гостиной.
Тяжелые бархатные портьеры на окнах были задернуты.
Но кроме нее никого в доме не было.
Я, было, немного закимарил, ожидая появления Бригитты в окне спальни.
И тут — то ли сон, то ли явь — эта музыка!
Она подступила незаметно тихими печальными нотками и, постепенно набирая силу, овладела всеми клеточками тела так, что я, очнувшись от дремы, уже и не различал границу между собой и музыкой.
Звуки касались пожелтевшей листвы деревьев, и листва что-то шептала в ответ.
Они поднимались вверх, к звездам, и звезды с тихим перезвоном то вспыхивали ярче, то умеряли свой блеск!
Все вокруг вибрировало в унисон с музыкой.
Все вокруг было преисполнено гармонии.
И не было ни бедности, ни богатства — ничего земного, что могло бы разделить меня, музыку и эту неземную женщину.
Звуки стихли.
Я очнулся и заметил, что по моим щекам текут слезы.
Я плакал и был счастлив тем, что плачу.
И улыбался, смахивая слезы.
7 октября (5 часов утра)
Перечитал записи в тетради.
И чиновники, и Путинская удочка, и размеры курятников — все мелко, преходяще, несущественно…
Сердце человека — вот что главное!
Тот, кто живет сердцем, — всегда прав. Он может быть тысячу раз преступником в глазах общества, но, если не нарушает своих внутренних законов, — прав.
А если вместо сердца человеком управляют холодные расчеты или пагубная страсть? Если отсутствие бражки или падение котировок акций ввергают его в ступор? Олигарх он, президент или бомж — все равно не прав, потому как перестает быть человеком.
Его можно пожалеть, погладить по головке. Потому как ничто внешнее не представляет для сердца ценности. Ремни, удочки и прочие средства воспитания — от лукавого, а не от Бога. Бог, Он не снаружи где-то, а в сердце человека живет. Коль грешен человек, то Он говорит с ним голосом совести, а коль чист — голосом любви.
Николенька спит вдрызг пьяный.
Вчера он вычитал у какого-то святого, что нетрезвый человек находится во власти дьявола.
Не новость для него, но все равно расстроился, бедолага.
И… напился.
9 октября
Николенька подал начальству заявление об увольнении и утром в понедельник думает отправиться с котомкой за плечами в монастырь.
Жаль. Он, в сущности, неплохой мужик.
Я перед ним в долгу: и жил два месяца на его средства, и крышу над головой благодаря ему имел.
Сейчас я, вроде как, на ноги встаю. С работой наметки появились. Насобирали бы вместе денег, вылечились бы от алкоголизма…
Но ему этот монастырь как мечта детства.
Я говорю:
— Не поймет тебя тамошний игумен, коль обитель «божьим ремнем» назовешь.
А он:
— Смиренным буду. Мне главное — в молитве и трудах тишину обрести.
— Совершенствоваться будешь?
— Душа человека Богом создана, а потому и так совершенна. Отмою ее от всего, что налипло, стану жить своей жизнью, а не в рабстве у зависимостей.
— А по мне: что монастырь, что тюрьма.
— Тебя любовь очищает. Тот, кто любит одного человека, тот своей любовью всего мира касается и через сие чувство к Богу приходит.
— Мудрено рассуждаешь.
— Чего ж тут мудреного? Разве не ты у нее под окнами слушал голоса звезд, музыку ветра, не различая, где ты, где она? Ты не ощущал себя, тебя не было, но ты через любовь свою был всем, основой всего мира. О чем ты думал в тот момент?
— Ни о чем. И кто тебе сказал, что я люблю ее? Я просто был…
— Любить и означает — просто быть. Жить сердцем, не оглядываясь на прошлое, не заботясь о будущем, без корысти.
10 октября
Вчера днем отец Бригитты уехал по своим делам в Америку.
Под утро, ни свет ни заря, я срезал с кустов в соседском саду последние осенние розы, перевязал стебли лентой от новогоднего серпантина и положил огромный букет на ступени ее крыльца.
Кавказец обнюхал цветы и, что-то недовольно проворчав, отошел в сторону.
Ее реакция была изумительной.
Укрывшись опавшей листвой, я наблюдал из своего старого лежбища под кустом, как она вышла из дома, заперла за собой дверь, повернулась, чтобы спуститься с крыльца на дорожку, и тут увидела розы. Она ахнула, сделала шаг назад, потом наклонилась, подняла букет, оглянулась по сторонам…
Кавказец прыгал вокруг нее, норовя лизнуть в щечку, как будто розы — это его работа.
Я прижался к земле, пытаясь слиться с травой и листьями.
Она тихо рассмеялась, позволив кавказцу дотянуться языком до ее щечки. Потом отстранила пса рукой и погрузила лицо в аромат цветов.
Я был счастлив, а она, разбросав веером воздушные поцелуи, вернулась с розами в дом.
Наверное, мне следовало в ответ на поцелуи подняться из своего укрытия и с достоинством поклониться.
Но на мне не было фрака.
15 октября
Итак, я остался один.
Николенька вчера получил расчет и отправился автобусом в свой монастырь.
Деньги, несмотря на мои протесты, он разделил поровну: «Когда еще свои заработаешь, а жить на что-то надо».
Подарил запасной ключ от плотницкой. Наказал, чтобы вел себя тихо — не ровен час, узнает начальство. «Выгонят — где спать будешь?»
Сегодня суббота. С утра сходил в баню и парикмахерскую.
Деньги жгут карман: три часа курсировал от «Напитков» к калитке ее дома и обратно.
Вспотев и обессилев, присел на холодную скамейку парка.
Ветер кружил по аллее листья, перемешивал в лужах их цветные паруса с белыми кудряшками облаков и громко стучал мокрыми фалами о металлические тела флагштоков возле здания городской администрации.
Прошла насупленная, погруженная в свои проблемы женщина, толкая перед собой низкую детскую коляску.
Проехал малыш на трехколесном велосипеде.
Один, без родителей. Куда, зачем?..
Редкие, на удивление трезвые прохожие сурово и сосредоточено проплывали мимо и исчезали.
Сумятица мыслей, чувств понемногу улеглась, и в какой-то миг я заметил, что в глубине сердца тихо, но отчетливо и чисто звучит так часто снившийся мне когда-то ноктюрн для флейты и рояля с оркестром.
Вот закончили свою партию скрипки, и в тишине космоса зазвучала флейта. Ее нежный, пронзительно одинокий голос звал за собой, обещая покой и даря надежду на существование высокого сакрального смысла жизни. Откликаясь на зов, уронил три нотки рояль. Тембр флейты изменился, подстраиваясь к роялю. Два инструмента в унисон запели о далеком и прекрасном мире единства. Это звучал ее рояль. Тот самый, который подарил мне под ее окнами радость слез. Спустя миг снова зазвучали скрипки, за ними вступили виолончель, фагот. Все вокруг наполнилось чарующими звуками ноктюрна.
Неожиданно мозг пронзила боль воспоминания:
— Господи! Моя флейта!
Я вскочил со скамейки и сквозь дождь кружащихся над аллеей листьев полетел к ломбарду.
Ломбардщик закрывал двери своего заведения, когда я, запыхавшись, протянул ему пять с половиной тысяч рублей — все, что осталось у меня от Николенькиных денег.
Он поворчал для порядка, но вернулся и минут через пять вынес на прилавок мою флейту.
Как мог я на такой долгий срок расстаться с ней?
Я поднес ее к губам и, осторожно вдыхая воздух в ее истомившееся без человеческого тепла тело, пробежался пальцами по клапанам. Она тихо и жалобно отозвалась.
Я сказал ей:
— Не надо слез. Я больше никогда не променяю тебя ни на водку, ни на пустые забавы. — И осторожно прикоснулся губами к мундштуку.
Она ответила густым томным «до».
— Вот это другое дело! Я буду с тобой таким нежным всегда. Буду холить тебя, а вечером представлю роялю. Ты ведь хочешь познакомиться с большим белым роялем, стоящим в гостиной ее дома?
Еще бы! Я знаю, как ты страдаешь от одиночества! Мы очаруем ее звуками того старого ноктюрна, который когда-то вызывал овации в зале консерватории. Помнишь? Мы стояли на сцене почти в центре, левее виолончелистов, и на нас были направлены огни софитов…
Ах, о чем я спрашиваю! Ведь именно твой голос пробудил меня сегодня к жизни. И тот рояль тебе тоже знаком — никакой другой не смог бы так чутко и бережно принять от тебя эстафету и передать оркестру.
Ты не знакома только с Бригиттой, потому что ее не было с нами рядом. Она была в другом мире. Она была на Земле.
Мы перенесем музыку ноктюрна на Землю. Бригитта услышит нас и, отзываясь на признание в любви, тронет клавиши рояля. В тишине земного вечера зазвучит бархатный голос твоего белого кавалера.
В финале к нам обязательно присоединятся скрипки, соединяя воедино мир земной и мир небесный — и Василия, и Николеньку, и Бригитту, и звезды, и Бога…
В мастерской пахнет стружками и лаком. Мне хорошо здесь. Впрочем, когда знаешь, что где-то на Земле есть она, то плохо не может быть нигде.