На днях мне случилось присутствовать на праздновании 30-летнего юбилея небольшого сельского хора. На сцену клуба, вперемежку с певцами, плясунами и танцорами, выходили представители органов местной власти, культурных обществ, спонсоры, журналисты и восхищались юбиляром. Руководитель хора с мрачным видом благодарил за проявленное к его детищу внимание, а когда гости отдали все подарки и отплясали, объявил перерыв. После перерыва, согласно программе, хор-юбиляр намеревался ласкать слух собравшихся своим пением.
Воспользовавшись антрактом, я нашел за кулисами солиста хора, Мишку Савельева, моего приятеля еще по студенческим годам, вручил ему пару гвоздик и предложил пройти в буфет — побеседовать о музыке.
Мишка гвоздики принял, от коньячка тоже отказываться не стал, но когда я завел разговор о благотворном влиянии хоровой музыки на духовный рост наших сограждан, он неожиданно заявил:
— Не будем мы больше петь
— ???
— Юбилей совпал с поминками — хор приказал долго жить, — пояснил Миша.
— Как так? — удивился я. — Вы же на взлете творческих сил. У меня еще с Певческого праздника, как глаза закрою: -"Ве-чер-ний зво-он. Бом-м... Бом-м...". Красота — как будто на Иване Великом колокола заговорили!
— Некому больше "бом-бом" петь, потому как не вписывается эта песня в русло интеграционных процессов.
— Ты что, Миша, серьезно?
— Куда серьезней.
Он в задумчивости помолчал, согревая в ладонях рюмку с коньяком, потом тяжело вздохнул и начал свой рассказ:
— Видишь ли, для партийных людей идеи всегда были главнее песен. У нас в хоре группа "бом-бом", три человека, — исамаалийтовцы¹. А как ты знаешь, стержневая идея их партии — повсеместно в Эстонии искоренить из обращения русский язык. Для этого, по мнению их вождей, необходимо создавать специальные стимулы. Конечно, кое-что в этом направлении они и раньше предпринимали — срывали с домов таблички с названиями улиц на русском языке; выворачивали из земли указательные столбы, потому как на прибитых к ним стрелках под эстонским словами были русские; владельца продовольственного магазина заставили вывеску "Магазин" закрасить черной краской; владельца парикмахерской — соскоблить с витринных стекол русские надписи "Маникюр", "Педикюр".... В общем, много что в плане "интеграции" полезного сделали. Все перечислить сложно. Но, когда они перешли к созданию специальных стимулов, все сделанное ранее стало выглядеть невинными детскими шалостями. Посуди сам, только в нашем хоре восемь человек были уволены с мест основной работы из-за отсутствия у них требуемых законом категорий по знанию эстонского языка. Зина Гибадулина, сопрано, двадцать лет работала продавцом, не смогла рассказать комиссии, кто такой Якоб Курт — уволили. Два бухгалтера акционерного общества, обе контральто, на Мунамяги срезались — не могли высоту горы назвать. Ивана Денисовича, знаменитейшего тенора, великолепного врача, из больницы выгнали через ту же Мунамяги. В довершение ко всему, наши хоровые партийцы сказали, что отныне не будут участвовать в исполнении песен на русском языке. Теперь половина хора думает, где заработать денег на хлеб, гордость хора — группа "бом-бом" — отказывается исполнять часть репертуара, а руководитель хора грозится уехать в Швецию от такого бедлама. Вот тебе и: "на вершине творческих сил!"
— Но на юбилейном-то вечере вы можете принципами поступиться! Люди со всей страны к вам в гости приехали! — возмутился я.
— "Бом-бом" принципами не торгует. Да и беда у них случилась — не то СПИД, не то какую-то неизвестную науке заразу подхватили. Причем все сразу.
— ???
— Пару часов назад медсестра из больницы в клуб прибегала, сказала, что не только наши, а еще человек десять на селе инфицированы, в их числе и новый врач. Уволенного за незнание высоты Мунамяги Иван Денисовича попросили проявить сострадание к людям и срочно приехать в больницу.
— Ба! Выходит юбиляр на юбилее одной ногой присутствует?
— Как это одной ногой? — послышался из-за Мишиной спины голос упомянутого выше Ивана Денисовича, и тотчас же он сам, вежливо отодвигая в сторону с разбега налетевшего на него пацаненка, предстал перед нашими очами.
— Все хористы уже в клубе. Прошу и вас за кулисы, — обратился он к Мишке Савельеву.
Заинтригованный услышанными новостями, я, не ожидая приглашения, пошел следом за ними.
— Расскажи-ка еще раз, как ты приправу в магазине покупал, — на ходу попросил Иван Денисович Мишу.
— А чего тут интересного? — удивился тот, торопливо семеня сзади прославленного тенора.
— Забавно рассказываешь, — пояснил Иван Денисович, — а заодно еще раз проверим твой хваленый музыкальный слух — насколько правильно можешь с налету фразы на иностранном языке запоминать.
— Ну, — начал Миша, — попросила меня жена по дороге с работы в магазин зайти, приправы для борща купить. Захожу — вместо Зины девочка-эстонка из-за прилавка улыбается.
— У Вас приправа есть? — спрашиваю.
Она мне:
— Мidа?²
— Типа «Подравки», — поясняю.
Она снова:
— Мidа?
Тогда я изобразил жестами, как будто борщ ем, а сам морщусь, плююсь — чтобы понятно было, какой он невкусный без приправы. Потом сложил пальцы щепоткой и как бы посыпал в кастрюлю приправу. Опять изображаю, как борщ ем, но уже не плююсь, а глотаю с жадностью и, насытившись, закатываю вверх глаза, машу ладошками — поднимаюсь от блаженства на седьмое небо. Как еще понятнее про приправу рассказать?
Она минут пять хлопала ресницами, потом спрашивает:
— Putukased³? — и игриво так в мою сторону пальчиками пробежалась по прилавку — мол, вкусный обед мужчин к заигрыванию располагает.
— Ага, — говорю, — приправа, — и то же в ее направлении пальчиками по прилавку застучал.
Она достала с нижней полки маленькую картонную коробочку, протягивает мне и говорит:
— Pange pulbrit putukаte kogunemise kohtadele⁴ .
Я повертел коробочку в руках. С одного бока — вытащенные из бульона кости нарисованы, с другого — эльф китайский. Вокруг эльфа сплошные иероглифы, а на крышке этикетка эстонская пришлепнута, из-под которой пара русских букв выглядывает.
— Зачем же Вы, девушка, — говорю, — эстонскую этикетку поверх русского текста наклеили — кругом столько свободного места?
Она снова свое:
— Мidа? — и ресницами хлопает.
А сзади уже очередь образовалась, но по-эстонски, поскольку в поселке с прошлого века почти одни русские живут, никто толком не понимает.
— Не приставай к девушке, — заступился за продавщицу, стоявший вторым от прилавка старичок. — Сейчас по всей Эстонии, в целях нашей скорейшей интеграции русские ярлыки и надписи на товарах эстонскими заклеиваются. Правительство приказало.
— Дай-ка сюда твою приправу, — попросила из-за спины старичка женщина неопределенных лет.
Я передал женщине коробку.
Она повертела ее в руках и стала ногтем соскабливать эстонскую этикетку с русского текста. Однако клей оказался хорошим, и в результате через пару минут на коробке ничего, кроме иероглифов, разглядеть стало невозможно.
Больше, помощи ждать было неоткуда, я расплатился с девушкой и вышел из магазина — жена по вкусу разберется, как и сколько сыпать в борщ.
Ну, а дома, я уже тебе говорил, к моей жене пришла соседка Хильда. Ее муж пригласил к себе в гости друзей исамаалийтовцев. Они целый день партийные дела обсуждали, проголодались. Решила Хильда приготовить им "Мульги-капсас⁵ ", а приправы дома нет. Моя жена с соседкой всегда друг другу помогают. Пришлось купленную приправу соседке отдать. Через час она снова заглянула к нам, извиняется — гостей много, приправа вкусная, так что ничего не осталась. Так исамаалийтовцы, в довершении к прочим злодеяниям, мою приправу со своей капсас съели. Ну, а дальше...
— Стоп, стоп, — перебил Мишу Иван Денисович. — Вот тут уже все наши собрались. Через пять минут хор должен петь. Расскажи еще раз слово в слово всю свою историю с покупкой приправы нашей группе "бом-бом".
— Зачем? — удивился Миша. — Дело то копеечное. Я сегодня новую коробку куплю...
— Расскажи, расскажи, — потянул его к хоровым исамаалийтовцам Иван Денисович.
— Что Вы делаете, они же его убьют! — возмутился я и попытался поймать Мишку за фалды фрака. Но Иван Денисович неожиданно резко перехватил мою руку и, увлекая за собой в противоположную сторону, шепотом пояснил:
— Они пять лет поют в одном хоре, достаточно сдружились и по пустякам друг на друга уже не обижаются. К тому же наши партийцы сейчас готовы простить всех и все, потому как только что пережили два сильных потрясения.
— Это когда им товарищ по партии диагностировала не то СПИД, не то неизвестную науке заразу?
— Не только. Когда я заставил их поклясться, что оставшиеся в живых будут радостно и с воодушевлением исполнять партию "бом-бом", а затем, при помощи клизмы за один час поставил всех, включая свою коллегу по профессии, на ноги — потрясение было не менее сильным.
— Но теперь они узнают, что...
— Идите в зал, — попросил меня Иван Денисович. — Вы все же зритель, а здесь, за кулисами, могут быть только работники сцены и исполнители.
Полный сомнений я вернулся на свое место.
Погас свет. Поднялся занавес.
Хор стоял на сцене в полном составе!
Дирижер взмахнул палочкой.
— Ве-чер-ний зво-он...— затянул прославленный тенор.
— Бом-м... Бом-м... — как колокола Ивана Великого вступили баса исамаалийтцев.
— Ве-чер-ний зво-он...— подключились к тенору голоса других певцов.
— Бом-м... Бом-м...
Зал не дыша внимал хору. Такого единства, такой слаженности редко добиваются даже профессионалы.
На мои глаза навернулись слезы. Слезы радости. Радости приобщения к высокому искусству хорового пения.

1. Исамаалийтовцы — члены партии Исамаалийт (Союз Отечество)
2.Что (эст)
3. Насекомые (тараканы) (эст)
4. Положите порошок на место скопления насекомых (тараканов) (эст.)
5. "Мульги-капсас" — блюдо эстонской национальной кухни. рассказ