Пересказы

Эту притчу я слышал в Рыбинске на встрече мологжан. Говорят, ее рассказывал прихожанам архимандрит Павел (Груздев)*. Пересказываю своими словами. Не обессудьте, если что-то присочинил, а что-то упустил – но суть постарался передать без искажений, как воспринял ее тогда, в Рыбинске.

Ехал как-то архиерей по морю на Соловки, в монастырь. Справа по борту островок каменистый маячит. Кто-то из местных пальцем в сторону островка показал:
– Там три святых старца живут.
Архиерею любопытно стало, велел шлюпку на воду спустить. Перебрался в нее со своими приближенными, и погребли они к тому островку. Подошли к берегу. Островитяне архиерея с поклоном встретили, привели к своему шалашу, усадили на бревнышко. Владыко их перекрестил и сразу с вопросом:
– Ну, люди добрые, рассказывайте, кто вы такие, как долго здесь отшельничествуете?
– Долго ли не знаем, но лет двадцать или тридцать, пожалуй, будет. А оказались здесь по промыслу божьему. Рыбачили на море, а тут шторм начался, лодку о камень разбило. Мы среди волн взмолились господу и пообещали, что коль дарует нам добраться до клочка земли, то до конца дней своих жить на нем будем.
– Похвально, что от обета не отказались, ну, а молитесь-то как?
– Да какие из нас, владыко, молитвенники. Помним, что на небе бог в трех лицах, и нас трое. Вот три раза в день и говорим ему: «Трое вас, и трое нас, помилуй нас».
– Ну, это никуда не годится! Читать умеете?
– Что букв и знали, забыли – книг здесь нет, почту не получаем.
– Ну, тогда повторяйте за мной: «Отче наш, иже еси…»
Много ли мало ли времени прошло, но архиерей уехал лишь тогда, когда старцы повторили ему всю молитву от начала до конца самостоятельно.
Шлюпка причалила к судну, архиерей поднялся на палубу. Перед тем как идти к себе в теплую каюту глянул еще раз в сторону островка и увидел, что тот весь охвачен ярким заревом.
– Шалаш у старцев горит! – крикнул кто-то из приближенных.
Архиерей приложил ладонь козырьком к глазам, вглядывается вдаль. Что такое? Зарево от острова отделилось и к судну летит, а под ним по воде, аки по суху, бегут три отшельника. Приблизились к борту, кричат снизу:
– Прости владыко, только ты отъехал, заспорили мы промеж собой, как правильнее молиться. Научи нас еще раз, а то как-бы раздор не случился.
У архиерея слезы на глазах выступили, в голове мысль бьется: «Как я ничтожнейший из ничтожных посмел этих святых людей поучать? Молитвы и обряды – лишь средства пробуждения веры, а через нее и любви всеобъемлющей, а те рыбаки уже живут ею». Перегнулся он через борт и прокричал в ответ:
– Люди добрые, я много молитв знаю, но по морю бегать не умею. Возвращайтесь на свой остров и молитесь, как раньше: «Трое вас, и трое нас, помилуй нас».

*Архимандрит Павел (в миру Павел Александрович Груздев (1910-1996) С 1916 года жил в расположенном недалеко от Мологи Афанасьевском монастыре до момента его закрытия. В 1941 году был арестован по делу архиепископа Ярославского Варлаама, долгие годы провел в тюрьмах и лагерях. В 1958 году был реабилитирован. С 1960 по 1992 годы служил настоятелем Троицкой церкви села Верхне-Никульского Некоузского района Ярославской области. Учил прихожан и приезжавших к нему со всей Руси паломников как жить по христианским заповедям, рассказывая притчи и жизненные истории. В 1983 году возведен в чин архимандрита. Последние годы жизни провел в Тутаеве. Похоронен на местном кладбище. К месту погребения отца Павла приезжают паломники из разных регионов России. На могиле старца постоянно служатся панихиды.

Однажды после воскресной проповеди и причастия кто-то из прихожан в церкви спросил у отца Петра:
— Скажите, а кто нам, русским православным людям, более близок: буддист, иудей или мусульманин?
— Разве близость человека определяется его национальностью или тем, какую религию он исповедует?
— А чем еще?
Отец Петр обвел взглядом собравшихся вокруг него людей и неожиданно предложил:
— Давайте, я поведаю вам притчу. — И, огладив ладонью бороду, начал рассказывать.

— Рано утречком в Великую субботу поехал один «русский православный человек» на своей машине в Лавру, к мощам Сергия приложиться и праздник светлый, Пасху, в святом для всех нас месте встретить. На полпути случилось так, что у машины спустило колесо. Остановился на обочине, достал запаску, поменял. Наклонился к канаве придорожной руки помыть, а сзади разбойники налетели. Побили изрядно, из карманов деньги вывернули. Мобильник, ключи от машины отобрали и укатили на его машине, оставив нашего героя валяться в придорожной грязи. Много ли мало ли времени прошло, сказать не берусь, но оклемался сердешный, вышел на дорогу, голосует проезжающим. Все мимо катят. Священник один притормозил было, да увидел замызганные грязью ботинки, порванную куртку и снова на газ нажал — салон у него в машине перед Пасхой начищен, ладаном пропитан — побрезговал батюшка в такую благость незнакомца приглашать. Депутат думский с мигалками, даже не притормозив, мимо проехал — его в Лавре журналисты с камерами ждали, чтобы засвидетельствовать набожность народного избранника. Бедолага уж совсем отчаялся, идет по краю дороги, шатаясь от усталости, голову опустил. Вдруг каблучок потрепанный впереди остановился и задний ход дал. Вышел из машины узбек, правоверный мусульманин, из тех, кого у нас в Москве презрительно лимитой называют. Дверку перед страдальцем открыл, помог в салон сесть, достал аптечку, ссадины тому на руках продезинфицировал, пластырем залепил. Разузнав о случившемся, отвез нашего героя в Сергиев Посад, устроил в гостиницу, деньги на мелкие расходы оставил. После чего уехал по своим делам в Дмитров, пообещав на обратном пути, в воскресенье, заехать за ним и отвезти домой в Москву.
— Так это вы евангельскую притчу о самарянине на свой манер рассказали! — раздалось сразу несколько голосов.
— Именно так! Так, кто для нашего героя близким оказался: православные священник с народным депутатом или узбек-иноверец?
— Ясно дело — узбек, — отозвался прихожанин, вопрошавший ранее о близости. — Но это частный случай, а хочется в общем знать — кто наши, кто не наши.
— Милосердный иноверец-самарянин и христианский Бог в евангелии неразделимы. Если Христос «НАШ», то НАШИ и все те, чьи сердца исполнены любви к людям, к божьему творению. Какой они веры, верят ли вообще в Бога, какой национальности, какого пола — значения для верующих во Христа не имеет.

В одном селе прошел слух, что в такой-то день и такой-то час посетит их Спаситель, сам Христос, и заглянет в гости ко всем благочестивым сельчанам.
Одна женщина, которая на свечки в церкви не скупилась, поклоны перед всеми иконами в храме ежедневно клала, сразу стала готовиться к приходу Спасителя. Вымела горницу, напекла пирогов, наготовила разных сладостей, самовар вскипятила. Себя в порядок привела — сидит в горнице под образами, ждет.
Чу, шаги на крыльце! Она вскочила со стула, кинулась дверь открывать, а та уже открывается, но на пороге не Христос, а мальчишка соседский:
— Тетя Маня, пойдемте к нам, помогите — с мамой плохо сделалось. Жар большой, стонет, не знаю, как помочь.
Женщина с досады чуть щелчка малому не дала, но сдержалась:
— Не досуг мне, гостя жду. Попроси кого другого. — И выпихнула паренька за дверь.
Обед прошел — нет Христа. Ладно. Вдруг на крыльце сапоги чьи-то застучали. Кинулась снова к дверям, а то мужик из соседней деревни.
— Мария, коровушка телится, да неладно. Пойдем, помоги, ты по коровам-то понимаешь.
— Уходи, я гостя жду.
Прогнала и мужика.
Ждет дальше. Вечереет. Солнышко к закату клонится. Снова на крыльце чьи-то шаги, входит в дом другой мужчина и с порога ей:
— Слушай-ка, баба, я овдовел два года назад и с горя запил. Ты ведь знаешь: «стопочки да рюмочки доведут до сумочки». Обнищал до последней стадии. Видишь, бельишко на мне все в дырах, измызганное, ветром продувается. Будь ласка, залатай, постирай — век добро помнить буду.
— Ишь, что выдумал! У меня чистота, гостя дорого жду, а ты в рванье да грязных ботинках лезешь! Выгнала непрошеного гостя взашей.
А Спасителя все нет. На варенье мухи насели, пирог зачерствел, самовар остыл. Устала ждать, уронила голову на стол, задремала и видит во сне Христа.
Она ему с упреком:
— Господи, я так ждала Тебя – что ж ты не пришел?
— Приходил три раза, да ты Меня все гнала.
— Господи, не было этого!
— Евангелие читаешь?
— Каждый день.
— Разве там не написано: «Был болен, и вы посетили Меня». А ты Васятку за моего посланика не признала, чуть щелчков не надавала, выгнала.
— Прости, Господи, не знала. Ну, а второй-то раз когда?
— Второй раз мужик пришел, попросил твоей помощи. Ты и ему от ворот поворот дала. Разве не читала, что сделав добро «для одного из братьев Моих меньших, ты для Меня делаешь»?
— Господи, не знала! А третий раз когда?
— А третий-то раз Я сам приходил к тебе в виде обнищавшего мужичка, дабы исполнить ты могла евангельское «Был наг, и вы одели Меня».
— Не знала, Господи!
Знала! Знала, нечестивая, все! Евангелие читаешь, значит, не могла не знать, что благочестие не в поклонах и свечах, а в любви и милосердии!

Игумен со своим келейником возвращались в монастырь, но заплутали и вынуждены были заночевать на обрывистом берегу неведомой таежной речки. Проснувшись поутру, игумен увидел на другой стороне стадо коров и разбудил келейника:
— Илюша, переберись на тот берег, найди пастуха, спроси дорогу и умоли дать нам хлеба с молочком, а то что-то я совсем изголодался.
Илюша упал игумену в ноги, попросил благословения и, получив его, радостный скатился вниз к реке. Вода была чистая, прозрачная до самого дна, а ее поверхность переливалась мириадами бликов восходящего солнца, как церковь в пасху переливается мириадами горящих свечей. Оглядевшись, келейник понял, что брода рядом найти не удастся. Плавать он не умел, но желание игумена для келейника закон, а главное почитал он своего хозяина на равных с Богом. Осенив себя и речку крестным знамением, он заговорил с ней.
— О, чистая, непорочная река, я преклоняюсь пред тобой, как совершеннейшим Божьим даром — в тебе нет ни одного изъяна! И мой игумен чист и непорочен! Ты одаряешь своими благодатными водами всех, кто приходит к твоим берегам! И мой игумен одаряет благодатью Божьей всех, кто приближается к нему! Во имя господа нашего Иисуса Христа, во славу моего игумена, пропусти меня на тот берег за молочком для непорочного слуги Божьего.
И случилось чудо: течение реки на миг замерло, мириады солнечных бликов поднялись вверх, образуя над водой сверкающий мост. Восхваляя Бога, своего игумена и реку, келейник взошел на него и, не замочив ног, перешел на противоположный берег.
Спустя какое-то время он тем же путем вернулся обратно с холщовой котомкой за плечами, загруженной хлебом, маслом и молоком.
Игумен, в изумлении наблюдавший за этим чудом с высокого берега и слышавший все, что говорил юноша, бросился к реке, чуть не сбив с ног своего верного слугу и, перекрестившись, смело ступил на еще не утративший своего блеска чудесный мост. Однако не успел он и до середины добежать, как блики вновь опустились на поверхность реки. Лишившись опоры, ноги игумена вытянулись, и святой отец камнем пошел ко дну реки.
Лежать бы ему там до скончания веков, если б не случилось быть рядом пастуху. Не мешкая тот нырнул в реку и вытащил святого отца на берег. Продрогший, напуганный слуга Божий, долго молчал, обсушиваясь и согреваясь возле разведенного пастухом костра и наконец, с обидой в голосе произнес:
— Я тот самый игумен, во славу которого возник этот чудесный мост. Как же могло так случится, что подо мною, чистым и непорочным, он вдруг исчез? Я чуть не утонул!
— Святой отец, я человек малограмотный, — поразмышляв немного, ответствовал ему пастух. — Но позвольте, скажу свое мнение.
— Говори!
— Келейник, когда подошел к реке восхвалял и Бога, и реку, и вас. Его сердце было переполнено благодарностью к Творцу, восхищением красотой и совершенством Его творения. В нем не было места ни для чего другого. А ваше сердце, распирали мысли о собственной значимости. Может, в этом причина?

Почитайте каждый миг бытия как ниспосланный свыше дар, наполняйте сердца благодарностью, и чудеса станут обычным явлением вашей жизни. Если вы не замечаете их, значит ваше сердце заполнено чем-то другим.

Умирающий султан подозвал к своему ложу жен и спросил, готовы ли они последовать вместе с ним в царство мертвых?
– Фи! – сказала самая молодая и красивая четвертая жена. – В царстве мертвых мои щечки побледнеют, глазки потухнут. Ни за что! – И выбежала из комнаты.
– В царство мертвых невозможно взять ни жемчужных ожерелий, ни золотых браслетов, ни шелковых платьев – произнесла третья жена и тоже удалилась.
– Самое большее, что я могу для тебя сделать, это с честью похоронить, – сказала вторая жена, склонившись к мужу и целуя его в лоб.
Султан, опечалившись, закрыл глаза, на ресницах проступили капельки слез, и в этот момент раздался тихий голос, почти забытой им, первой жены:
– Я последую за тобой.

У каждого из нас четыре жены.
Одна из них – наше тело. Но как бы мы о нем не заботились, как бы не любили, однажды оно нас оставит.
Вторая жена – богатство, социальное положение. Но все приобретенное нами, после смерти отойдет другим. Человек приходит в этот мир и уходит из него с пустыми руками.
Третья жена – наши привязанности к друзьям, родственникам. Самое большое, что близкие люди могут сделать для нас после смерти – с честью похоронить наше тело.
Четвертая жена, а в притче это первая жена султана, – бессмертная душа человека.

Принимайте с благодарностью дары этого мира.
Заботьтесь о своем теле, о своей семье, наслаждайтесь общением с друзьями, но при этом не забывайте о главном – бессмертной душе.
Радуйте ее «сокровищами нетленными», живите этой радостью.
«Собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут» (Евангелие от Матфея. Гл.6 стих 20).

Такие разные «по букве» Ислам и Христианство не противоречат друг другу «по духу». Попытки обратить иноверцев из «неправильной» веры в «правильную», межрелигиозные разборки, войны, терроризм – все эти негативные явления сегодняшнего дня возможны лишь в обществе людей возведших «букву» выше «духа».

Возлюбленный, ты ждешь меня, и терпению твоему нет предела.
Куда бы не вели меня ноги, они ведут меня только к Тебе,
И куда бы не стремилось мое сердце, оно стремится только к Тебе,
И пусть я сбиваюсь с пути к Тебе, но Ты ждешь меня, и терпению твоему нет предела.
Рабия ал-Адавия

Святая Рабия, присев на карточки, искала что-то на мокрой мостовой посредине городской площади.
- Что ищешь, красавица? - спросили ее проходившие мимо юноши.
- То, что потеряла.
- А что ты потеряла?
- Что-то важное, о чем трудно сказать словами.
- Скажи нам, что потеряла, не скрывай, - настаивали юноши, - нас много, мы быстро найдем.
- Ну, хорошо, - сдалась, улыбнувшись Рабия, - сегодня утром я потеряла иголку.
Юноши разбрелись по площади в поисках потерянной иголки.
Через какое-то время один из них снова подошел к ней:
- Площадь большая, мы можем так искать до вечера. В каком, примерно, месте ты обронила иголку?
- Я потеряла ее в своем доме.
- Но почему ты ищешь здесь, красавица?
- Здесь светит Солнце, а мокрые камни так ярко блестят!
- Вау! Какая глупость искать там, где не теряла! Ты, просто, сумасшедшая!
- Не более, чем вы.
- Мы? Сумасшедшие???
- Разумеется. Я вовлекла вас в поиски иголки лишь для того, чтобы вы очнулись и осознали свое безумство. Вы потеряли нечто большее, чем иголку, но не знаете, что, и годами ищите не там, где потеряли.
- Твои слова неясны. Что мы могли потерять, и где то место?
- Сейчас объясню. В сердце каждого человека находится источник божественной любви. Увлеченные мирскими заботами вы забыли о его существовании - потеряли. Но в каждом из вас живет тоска об утерянном. Сердце жаждет любви. В попытках утолить тоску вы цепляетесь за мишуру внешнего мира - деньги, славу, власть, чувственные наслаждения... Пресытившись одной игрушкой, ищите другую. Разве это не безумие? Пытаться отыскать в изменчивом мире то, что неизменно, что является основой нас самих, еще более глупо, чем искать на улице то, что потеряно в доме - но вы ищите!

Вместо пропавшей иголки всегда можно купить другую. То, что является внутренней природой, источником любви, не найдешь на мостовой и не купишь ни за какие сокровища.
Так кто из нас сумасшедший?

Одно из самых ярких впечатлений моего детства связано с прикрепленным на стене в прихожей телефоном. Я был слишком мал ростом, чтобы дотянуться до него, но всегда с изумлением наблюдал как мать или отец снимали трубку и говорили кому-то, сидящему там внутри: «Пожалуйста, информацию». И не было в этом мире ничего, чтобы не мог знать тот, сидящий внутри маленький чудесный человечек. Он говорил родителям, какая будет погода сегодня днем или через неделю, сообщал в каких кинотеатрах какие идут фильмы…
Однажды, когда родителей не было дома, я увидел, что на кухне из плинтуса торчит маленький гвоздик. Я решил забить его. Достал из папиного инструментального ящика молоток и, придерживая гвоздик указательным пальцем левой руки, чтобы тот не согнулся от удара, стукнул молотком по шляпке. Молоток соскользнул, и основная тяжесть удара пришлась по пальцу.
Боль была ужасной. Но плакать и кричать не имело никакого смысла – рядом не было никого, кто мог бы меня пожалеть. Зажав палец во рту, посасывая рану, я молча бегал по квартире. Зачем-то толкнул плечом дверь в прихожую. Она распахнулась. И неожиданно меня осенило – Телефон! Я быстро притащил с кухни табуретку, подставил ее к стене, забрался, дотянулся до телефонной трубки, поднял ее с рычажка и произнес волшебную фразу:
- Пожалуйста, информацию.

В трубке что-то один или два раза щелкнуло и тихий женский голос мягко произнес:
- Информация.
- Я поранил свой палец молотком, - всхлипывая пожаловался я в трубку.
- Дома кто-то есть? – спросил голос.
- Нет, - ответил я.
- У тебя течет кровь?
- Крови нет, но мне очень больно и палец становится синим.
- У вас есть в доме холодильник?
- Есть.
- Достань из холодильника кусочек льда, приложи его к пальцу и держи. Скоро все пройдет. Будь молодцом, - ободрил меня голос.

После этого события я обращался в Информацию по всякому случаю. Став школьником, просил находившуюся на другом конце провода женщину помочь мне в решении задач по математике или подсказать по географии, где находится Амазонка. Она знала, как правильно писать слова, чем лучше всего кормить бурундуков в парке. С ней можно было говорить обо всем на свете.
- Не могли бы вы сказать по буквам, как правильно пишется слово «парашют»?

Когда умер наш домашний любимец кенарь Пит, я тоже позвонил ей. Она произнесла обычные фразы, которые говорят взрослые, чтобы успокоить детей. Но я был безутешен.
- Почему от маленькой птички, которая так чудесно щебетала, приносила столько радости в дом, которую все так любили, остался лишь комочек перьев на дне клетки?
Она помолчала некоторое время и затем, вероятно, почувствовав глубину моего горя, тихо сказала:
- Пауль, пожалуйста, всегда помни, что есть и другие миры, в которых можно петь.
Каким-то образом мне стало немного легче от этих слов.

Все это было в те далекие времена, когда мы жили в маленьком городке на берегу Тихого океана, недалеко от Сиэтла. Когда мне исполнилось девять лет, мы переехали на другую сторону континента – в Бостон. Мне очень не хватало того тихого мягкого женского голоса, готового в любую минуту прийти на помощь. Голоса, которому можно было доверять все свои секреты. Я всегда помнил то безмятежное чувство безопасности, защищенности, которое было у меня в детстве благодаря незнакомой мне работнице службы информации. В минуты сомнений, жизненных неурядиц я иногда ловил себя на мысли, что будь ее голос в пределах досягаемости, и все проблемы разрешились бы сами собой. Сколько внимания, сердечности, доброты было в этих отношениях женщины и маленького мальчика!
Однажды я возвращался от своей сестры в колледж, и по пути самолет совершил посадку в Сиэтле. У меня оказалось полтора часа свободного времени до пересадки. Я набрал номер телефонного оператора в моем родном городке и попросил:
- Пожалуйста, информацию
К моему удивлению до боли знакомый голос из детства ответил:
- Информация.
- Не могли бы вы сказать по буквам, как правильно пишется слово «парашют»? - неожиданно для себя произнес я.
В ответ повисла долгая пауза, а затем я услышал:
- Я полагаю, ваш палец уже зажил.
Я рассмеялся:
- О! Это действительно - вы! Фантастика! Вы не представляете, как много значили для меня все это время.
- Вы, возможно, будете удивлены, но и для меня ваши звонки тогда значили очень много. У меня никогда не было детей. Я всегда ожидала от вас звонка как подарка. Мне не просто приятно было быть нужной для вас, но благодаря вам моя жизнь наполнялась гораздо большим смыслом - ответила она.
Я рассказал ей, что часто вспоминал все эти годы наши разговоры по телефону и спросил, будет ли она возражать, если я позвоню еще раз, когда случиться останавливаться в Сиэтле.
- Конечно, - ответила она. – Просто спросите Салли, если ответит кто-нибудь другой.

Три месяца спустя я снова оказался в аэропорту Сиэтла.
- Информация, - услышал я в трубке незнакомый женский голос.
Я спросил про Салли.
- Вы ее друг? – спросила женщина.
- Да, и очень старый.
- Мне очень жаль. Последние несколько лет Салли работала у нас на полставки. Она умерла две недели назад.
Я молчал.
- Алло, вы еще здесь? – спросила меня женщина.
- Да, я слушаю.
- Салли оставила небольшую записку на тот случай если вы позвоните. Прочитать?
- Да, - ответил я.
- В записке написано: «Передайте ему, что есть и другие миры, в которых можно петь. Он знает, что я имею в виду»
Я поблагодарил и повесил трубку. Я знал, что Салли имела в виду.

Никогда не недооценивайте того впечатления, которое ваши слова и поступки оказывают на других.
Чью жизнь вы затронули сегодня и как глубоко?

Профессор задал аудитории вопрос:
- Существует ли Бог?
- Да, - ответил студент с первого ряда
- Значит, весь мир, создан Богом? - Снова спросил профессор.
- Да, сэр
- Но если Бог создал все, значит, Он создал и зло, так как зло существует. А поскольку сотворенное является отражением Творца, значит, Бог есть зло!!!

Студент молчал. Профессор, торжествующе обвел глазами шумящую аудиторию.
Один студент в глубине зала поднял руку:
- Могу я задать вопрос, профессор?
- Разумеется, - ответил тот.
Юноша поднялся и спросил:
- Профессор, холод существует?
- Конечно! Разве вы никогда его не ощущали?
- Ощущал. Но Вы не правы, профессор, - ответил студент. – Существует лишь тепло, и мы можем измерить его количество. А то, что мы называем холодом, в действительности является отсутствием тепла. Мы создали этот термин, чтобы описать, как мы себя чувствуем, если у нас нет тепла.
В аудитории восцарилась тишина.
- А, темнота существует? - поинтересовался неугомонный студент.
- Существует, но вы уходите от темы, - ответил профессор.
- Вы снова не правы, сэр. Темноты не существует. Темнотой мы называем отсутствие света. Свет можно изучать, темноту нет. Пропуская через призму белый свет, мы можем разложить его на разные цвета, с различными длинами волн. Я могу узнать, насколько темным является пространство, только измерив количество падающего на него света. Не так ли? Темнота это понятие, которое придумал человек для того, чтобы описать состояние отсутствия света. А теперь позвольте задать последний вопрос.
- Если последний, то позволяю.
- Сэр, зло существует?
- Разумеется, - ответил профессор, - я уже об этом говорил и крайне удивлен вашим вопросом. Мы видим вокруг столько преступлений, насилия, обмана, унижений. Подобные вещи мы и называем злом. Как можно сомневаться в очевидных даже для любого младенца вещах?
На это студент ответил:
- Зла не существует, сэр. Зло - отсутствие Бога. Это, как и в предыдущих случаях, термин, созданный человеком, чтобы описать отсутствие чего-либо. Бог не создавал зла. Существуют: тепло, свет, вера, любовь... Зло это отсутствие божественного, как тьма - отсутствие света, а холод - отсутствие тепла. В человеке нет негативных качеств. Человек свободен в своем выборе, свободен в степени своего единения с единственной существующей реальностью - Богом. Все термины, описывающие различные виды зла, определяют лишь недостаток добра. Бог не ограничивает свободу человека. И каждый из нас сам в каждом миге бытия выбирает насколько близко соединиться с Богом или отдалиться от Него.

Профессор молчал. Аудитория громко аплодировала студенту.

Все яблони в саду покрылись бутонами - цветочкам хотелось опередить зеленые листья. По двору разгуливали утята, на солнышке потягивалась и нежилась кошка, облизывая свою собственную лапку. Птички пели и щебетали без умолку, словно в день великого праздника. В сущности, оно так и было - день-то был воскресный. Слышался благовест, и люди, разодетые по-праздничному, с веселыми, довольными лицами шли в церковь. Да, право, и вся природа вокруг как будто сияла! Так вот и хотелось воскликнуть: "Велика милость божья к нам, людям!"
Но с церковной кафедры раздавались не такие речи; пастор громко и сурово доказывал слушателям, что все люди - безбожники, что Бог ввергнет всех по смерти в геенну огненную, где огонь неугасающий и червь неумирающий! Просто ужас брал, слушая его! Он подробно описывал преисподнюю, где грешники задыхаются в серном, удушливом воздухе, погружаясь в бездонную зловонную трясину. Пастор говорил с такой искренней верой, что прихожане трепетали от ужаса.
А за церковными дверями весело распевали птички, сияло солнышко, и каждый цветочек как будто говорил: "Велика милость божья к нам всем!". Все это было совсем непохоже на то, о чем говорил пастор.
Вечером, перед самым сном, пастор заметил, что жена его сидит на кровати в каком-то грустном раздумье.
- Что с тобой? - спросил он.
- Что со мной? - переспросила она. - Да вот, не могу разобраться в своих мыслях. Неужели и в самом деле на свете так много безбожников, и все они, будут гореть в огне вечно?.. Подумать только, так долго - вечно! Нет, я слабая, грешная душа, но и у меня не хватило бы духа осудить на вечные муки даже самого злейшего грешника. Как же может решиться на это Бог? Он ведь бесконечно милосерденее меня! Нет, не пойму я этого никогда.

Настала осень; с деревьев облетела листва; серьезный, суровый пастор сидел у постели умирающей. Благочестивая, верующая душа отходила в другой мир. Это была жена пастора.
- Если кого и ждет за гробом вечный покой и милость божья, так это тебя! - промолвил пастор, сложил умершей руки и прочел над ней молитву.
Ее схоронили; две крупные слезы скатились по щекам сурового пастора. В пасторском доме стало тихо, пусто - закатилось его ясное солнышко, умерла хозяйка.
Ночью над головою пастора пронеслась вдруг холодная струя ветра. Он открыл глаза. Комната была словно залита лунным светом, хотя ночь не была лунная. Свет этот шел от стоявшей у постели прозрачной фигуры. Пастор увидел перед собою тень своей покойной жены. Она устремила на него скорбный взгляд и как будто хотела сказать что-то.
Пастор слегка приподнялся, простер руки к призраку и сказал:
- Неужели и ты не обрела вечного покоя? И ты страдаешь? Ты, добродетельнейшая, благочестивейшая душа?!
Тень утвердительно кивнула головой и прижала руку к сердцу.
- И от меня зависит дать тебе это успокоение?
- Да! - донеслось до него.
- Но как?
- Дай мне волос, один-единственный волос с головы того грешника, который будет осужден на вечные муки, ввергнут богом в геенну огненную.
- Так мне легко будет освободить тебя, чистая, благочестивая душа! - сказал он.
- Следуй же за мною! - сказала тень. - Нам разрешено лететь с тобой всюду, куда бы ни повлекли тебя твои мысли! Незримые ни для кого, заглянем мы в самые тайники человеческих душ, и ты твердою рукой укажешь мне осужденного на вечные муки. Он должен быть найден, прежде чем пропоет петух.
И вот они мгновенно, словно перенесенные самой мыслью, очутились в большом городе. На стенах домов начертаны были огненными буквами названия смертных грехов: высокомерие, скупость, пьянство, сладострастие... Словом, тут сияла вся семицветная радуга грехов.
- Так я и думал, так и знал! Вот где обитают обреченные вечно гореть в огне преисподней! - сказал пастор.
Они остановились перед великолепно освещенным подъездом. Широкие лестницы, устланные коврами, уставленные цветами, вели в покои, где гремела музыка. У подъезда стоял швейцар, разодетый в шелк и бархат, с большою серебряною булавой в руках.
- Наш бал поспорит с королевским! - сказал он, оборачиваясь к уличной толпе, а вся его фигура так и говорила: "Весь этот жалкий сброд, что глазеет в двери, мразь в сравнении со мною!"
- Высокомерие! - сказала тень усопшей. - Заметил ты его?
- Его? - переспросил пастор. - Да ведь он просто глупец, шут! Кто же осудит его на вечную муку?
- Шут! - пронеслось эхом по всей этой обители высокомерия; все жильцы ее были таковы!
Пастор и призрак понеслись дальше и очутились в жалкой каморке с голыми стенами. Тут обитала Скупость. Исхудалый, дрожащий от холода, голодный и изнывающий от жажды старик цеплялся всею душой, всеми помыслами за свое золото. Они видели, как он, словно в лихорадке, вскакивал с жалкого ложа и вынимал из стены кирпич - за ним лежало в старом чулке его золото, потом ощупывал дрожащими влажными пальцами свой изношенный кафтан, в котором тоже были зашиты золотые монеты.
- Он болен! Это жалкий безумец, не знающий ни покоя, ни сна! - сказал пастор.
Они поспешно унеслись прочь и очутились в тюрьме, у нар, на которых спали вповалку преступники. Вдруг один из них испустил ужасный крик, вскочил со сна, как дикий зверь, и принялся толкать своими костлявыми локтями спящего рядом соседа. Тот повернулся и проговорил спросонья:
- Замолчи, скот, и спи! И это каждую ночь!..
- Каждую ночь! - повторил первый. - Да, он каждую ночь и приходит ко мне, воет и душит меня... Сгоряча я много делал злого, таким уж я уродился! Оттого я опять и угодил сюда! Но коли я грешил, так теперь и несу наказание! В одном только я не повинился еще. Когда меня в последний раз выпустили отсюда на волю и я проходил мимо двора моего хозяина, сердце во мне вдруг так вот и закипело... Я чиркнул о стенку спичкою, огонек лизнул соломенную крышу, и все вспыхнуло разом. Пошла тут кутерьма не хуже, чем была у меня в душе!.. Я помогал спасать скот и имущество. Не сгорело ни одной живой души, кроме стаи голубей, которые влетели прямо в огонь, да цепного пса. О нем-то я и не вспомнил. Слышно было, как он выл в пламени... Вой этот до сих пор отдается у меня в ушах, как только я начну засыпать, а засну - пес тут как тут, большущий, лохматый!.. Он наваливается на меня, воет, давит меня, душит... Да ты слушай, что я тебе рассказываю! Успеешь выспаться! Небось храпишь всю ночь, а я не могу забыться и на четверть часа!
И глаза безумца налились кровью, он бросился на соседа, стал бить того по лицу кулаками.
- Злой Мае опять взбесился! - послышались голоса, и другие преступники бросились на него, повалили, перегнули так, что голова очутилась между ногами, и крепко-накрепко связали. Кровь готова была брызнуть у него из глаз и изо всех пор кожи.
- Вы убьете несчастного! - вскричал пастор и протянул руку на защиту грешника, который так жестоко страдал еще при жизни, но обстановка вокруг опять изменилась.
И вот они пролетали через богатые дворцы, через бедные хижины; сладострастие, зависть - все смертные грехи проходили перед ними. Ангел возмездия громко перечислял грехи людей и затем все, что могло послужить в их оправдание. Немногое можно было сказать в защиту людей, но Бог читает в сердцах, да и велика милость Его, всемилосердного, всеблагого! И рука пастора дрожала, он так и не посмел ни разу протянуть ее, чтобы сорвать волос с головы грешника. Из его глаз лились слезы, слезы жалости и любви. Слезы, которые могут залить даже огонь преисподней.
Запел петух.
- Милосердный боже! Даруй же ты ей тот покой, которого не в силах был доставить я! - воскликнул пастор
- Я уже обрела его! - сказала тень. - Меня привели к тебе твои жестокие слова, мрачное недоверие к Богу и Его творению! Познай же душу людей! Даже в самых злых грешниках жива божья искра! Она теплится в душе, и ее благодатное пламя сильнее огня преисподней!
Тут пастор почувствовал на своих губах нежный поцелуй. Он открыл глаза. Было совсем светло. Рядом с кроватью стояла жена, живая, ласковая и любящая. Это она разбудила его ото сна, ниспосланного ему самим Богом.