Проблема собственного Я
(Парафраз одноименного эссе Рабиндраната Тагора)

1. На одном полюсе своего существа я составляю одно целое с окружающим миром.

Но на другом полюсе я отделен от всего, я индивидуум. Я положительно единственный. Я есть я и ни с чем не сравним.

Если эта индивидуальность была бы разрушена, то ни один атом не исчез бы бесследно, но творческая радость, кристаллизованная в нем, погибла бы. Мы полные банкроты, если лишены этой особенности, этой индивидуальности - единственного, что мы можем назвать нашей собственностью, потеря чего есть вместе с тем потеря для всего мира. Высшая цена ее - это то, что она не всеобща. И потому только благодаря ей мы можем познать Вселенную полнее, чем если бы мы пребывали в самых недрах ее, но не сознавали своей отдельности. Все общие выгоды ищут своего завершения в единственном. И желание сохранить нашу единственность неприкосновенной есть в сущности желание Вселенной, говорящей в нас.

То, что эту обособленность своего я человек считает самым драгоценным достоянием, доказывается, переносимыми ради нее страданиями и совершаемыми ради нее преступлениями. Но сознание обособленности есть следствие вкушения плода знания. Оно довело человека до позора преступления и смерти, и, между тем, оно дороже для него всякого рая, где это я бессознательно дремлет в лоне матери природы. Сохранение этой обособленности, этого личного я источник борьбы и страдания. И этим страданием измеряется ценность нашей личности. Одно сторона этой ценности - жертва, показывающая, какова была цена, другая - приобретения, показывающее, сколько достигнуто. Если бы наше я не приносило нам ничего, кроме страданий, оно не имело бы значения для нас.

Но если есть соответствующая выгода, если жизнь кончается не пустотой, а полнотой, то ясно, что ее отрицательные качества, страдания и жертвы обогащают ее. Что это так, доказано теми, кто осуществил положительное значение своего я и охотно принял на себя сопряженную с тем ответственность и не колеблясь принес жертву.

2 Для Индии типичен взгляд, что истинное освобождение человека совершается освобождением от авидьи - невежества. Оно состоит не в уничтожении чего-либо положительного, но всего того, что мешает нам видеть истину. Когда невежество устраняется, тогда веки открываются, и глаза видят.

Только наше невежество заставляет нас думать, что наше я реально, что оно имеет значение само по себе. Стоя на такой неверной точке зрения, мы делаем самих себя средоточием, конечной целью нашей жизни. В таком случае мы обречены на отчаяние, подобно человеку, думающему, что он достигнет конца пути, если руками ухватится за дорогу. Мы не можем опереться на нашу личность потому, что она по природе своей преходяшая. Цепляясь за нить личности, проходящую через основу жизненной ткани, мы не можем влиять на саму ткань. Нельзя уподобляться человеку, зажигающему огонь в печи, но не имеющему в чем испечь хлеб: огонь вспыхнет, пожрет себя и погаснет подобно мифическому животному, которое пожирает свое потомство и умирает.

Произнесенные на иностранном языке слова останавливают нас, но не говорят нам ничего. Чтобы освободиться от уз, налагаемых словами, мы должны освободиться от авидьи - нашего невежества, и тогда наш дух найдет свою свободу во внутренней мысли. Было бы безумством из-за незнания языка отказывать иностранным словам в наличии скрытого в них смысла. Нет, когда приходит полное знание, каждое слово остается на своем месте, но мы открываем для себя главное в них - возможность проникнуть через посредство слов к заключенной в них мысли. Только невежество превращает наше я в оковы, заставляя нас думать, что оно самоценно и не позволяет выйти за его границы. Мудрый человек говорит: "Освободитесь от невежества. Познайте свою истинную душу и спаситесь от тисков собственного я, не дающих вам свободы".

Санскритское слово "дхарма", обыкновенно переводимое как "религия", имеет в индусском языке более глубокое значение. Дхарма - это самая сокровенная природа, безотчетная истина во всем. Дхарма - это конечное назначение, тайно работающее в нас. Когда совершается что-либо дурное, мы говорим: дхарма нарушена, что в нашу истинную природу закралась ложь.
Но эта дхарма - истина в нас - потому и не видна нам, что она часть нашей сущности. В этом неведении исток распространенного заблуждения, что греховность тоже природа человека, а значит, спастись от греха можно только по особой милости Божьей. Это все равно, как бы сказать, что самая сущность плода остается неразвитой в оболочке, если только особое чудо не заставит его вырасти в дерево. Но разве мы не знаем, что наружность плода противоречит его истинному естеству? Подвергая его химическому анализу, найдем в нем углерод, белковые вещества и еще много кое-чего, но никак не идею развесистого дерева. Только тогда, когда дерево принимает свою форму, мы начинаем усматривать дхарму плода, и тогда без сомнения можем утверждать, что упавший плод, которому предоставили гнить в земле, наперекор этому получил свою дхарму в исполнение истинной задачи своей природы. В истории человечества мы видели, как живое семя пустило ростки. Мы видели, как великая цель, скрытая в нас, приняла форму в жизни наших величайших людей, и чувствовали уверенность, что хотя и есть много отдельных личностей, которые кажутся бесплодными, однако, не их дхарма - остаться таковыми. Им нужно только прорвать свою оболочку и превратиться в сильный духовный росток, вырастающий на свет и воздух и пускающий ветви во всех направлениях.

Свобода плода - в достижении дхармы, его природа и назначение превратиться в дерево, его темница - его несовершенство. Жертва, посредством которой вещь достигает своего совершенства, есть жертва, оканчивающаяся смертью. Смерть - разрешение от уз, доставляющее свободу.

Когда мы познаем высший идеал свободы, который имеет человек, мы познаем его дхарму - сущность его природы, настоящее знание его я. На первый взгляд кажется, будто человек считает свободой то, что дает ему неограниченные случаи для самоуслаждения и возвеличивания себя. Но такая свобода не порождена историей. Наши мужья, открывавшие истины, всегда жили жизнью самопожертвования. Высшая природа человека всегда ищет чего-нибудь, что превышает ее. В ней сокрыта глубочайшая истина требующая жертв, и создающая из всех этих жертв его награду. Это дхарма человека, его религия. Человеческое я - сосуд, который должно поставить к алтарю.

Мы можем смотреть на себя с двух точек зрения: я, выставляющее себя на вид, и я, превосходящее себя и проявляющее свое значение. Выставляя себя на вид, оно старается быть обширным, стать на пьедестал скопленных приобретений и все удержать для самого себя. Проявляя себя, оно отдает все, что имеет, достигая таким образом совершенства цветка, раскрывающегося из почки и изливающего из своей чудно-красивой чашечки весь свой прелестный аромат.

Лампа заключает масло, которое хранят надежно, оберегая от всякой потри. Таким образом, оно обособлено от всех окружающих предметов. Но лампу зажигают, и она сразу находит свое назначение, ее отношение к близким и далеким предметам устанавливается, и лампа по доброй воле приносит свой запас масла, чтобы питать пламя.
Такая лампа - наше я. Пока оно не проявляет то, чем владеет, оно остается темным, его поведение находится в противоречии с его истинным назначением. Когда появляется свет, наше я в минуту забывает само себя, держит свет высоко и старается поддержать его всем, что имеет, ибо в этом оно обрело себя. Это обретение есть свобода, которую проповедовал Будда. Он требовал, чтобы лампа пожертвовала своим маслом. Но бесцельное расточение масла - еще большая нищета, которую он не мог подразумевать. Лампа должна отдавать свое масло, чтобы светить и таким образом выявлять таящееся в его сокровищнице назначение. Это есть освобождение. Путь, указанный Буддой, есть не только осуществление самопожертвования, но расширение любви. И в этом истинный смысл проповеди, когда мы узнаем, что состояние нирваны, проповедуемое Буддой, достигается любовью, тогда для нас несомненно, что Нирвана есть высшая степень любви. Ибо любовь есть конечная цель сама по себе, Все иное возбуждает в нашем уме вопрос "почему?", и мы ищем на него ответ. Но слова "я люблю" уже не оставляют места "почему?" Это окончательный ответ на все вопросы.

3. Без сомнения, даже эгоизм побуждает отдавать. Но эгоист отдает по принуждению. Это все равно, что срывать плод, когда он еще не созрел: приходится отрывать его от дерева, повреждая ветку. Но когда человек любит, отдавание становится для него радостью, подобно тому, как дерево охотно отдает свой созревший плод. Все, чем мы обладаем, приобретает вес от наших эгоистических желаний. Нам нелегко отбросить их. Они как будто составляют часть нашей природы, облекают нас, как вторая кожа, и отрывая их, мы истекаем кровью. Но когда нами овладеет любовь, ее силы действуют в противоположном направлении. Вещи, тесно прикрепленные к нам, теряют свое притяжение и вес, и мы замечаем, что они не наши. И отдавая их, мы не только ничего не теряем, но видим, что тем исполняется цель нашего бытия.

Таким образом, мы находим свободу нашего я. Что делается ради любви, делается свободно, как бы трудно не было. Поэтому работа ради любви есть свобода в действии. Таков смысл учения Гиты о бескорыстной работе. Мы должны действовать, ибо только в действии проявляем свою природу. Но это проявление несовершенно, пока наше действие несвободно. Действительно, наша природа затемняется работой, совершаемой под влиянием нужды или страха. Мать проявляется в уходе за своими детьми, так и наша истинная свобода не свобода от действия, но свобода в действии, которая может быть достигнута лишь работой в любви.

Проявление Бога - дело Его творения, и в Упанишидах говорится: "Знание, власть и действие присущи Ему, они не суть воздействия внешних влияний. Отсюда его деятельность - свобода. В своих созданиях Он осуществляет себя". То же самое говорится в другом месте иными словами. "Радостью порождается все это творчество, радостью оно поддерживается, идет вперед по пути к радости и вступает в радость". Это означает, что источником Божьего творчества служит не необходимость, оно проистекает из полноты Его радости, творит Его любовь, поэтому творение - Его обнаружение.

Художник, находящий радость в полноте своего художественного замысла, воспроизводит его и, таким образом, наслаждается им. Радость помогает нашему я отделиться от нас самих и затем принимает форму в созданиях, порожденных любовью, с тем, чтобы мы могли вполне наслаждаться ею. Таким образом, отделение необходимо - не отделение, вызванное отвращением, но отделение в любви. Отвращение стремиться только к одному - к разлучению. Любовь же имеет две цели - разлучение лишь по наружности - и единение, составляющее высшую истину. Так, отец, играя с ребенком, как будто отталкивает его из своих объятий, но лаская его на самом деле.

Таким образом, мы должны знать, что смысл собственного я мы найдем не в отделении от Бога и других, но в постоянном осуществлении йоги - единения, не на той стороне полотна, где нет ничего, но на той, где нарисована картина.

В этом заключается причина того, что наши философы называют обособленность нашей личности как майю - иллюзию, ибо она не имеет сама по себе настоящей реальности. Обособленность грозит опасностью. Она поднимает личность на головокружительную высоту и бросает огромную тень на прекрасное лицо существования. По внешности эта обособленность имеет вид внезапного разрыва, мятежного и разрушительного. Она горда, властна и своевольна. Она готова присвоить все сокровища мира ради минутного самовозвышения , готова ощипать нерадивой жестокой рукой все перья с птиц божественной красоты, чтобы на один день прикрыть свое безобразие.

4. Если человека принуждает к деятельности необходимость, деятельность носит случайный и беспорядочный характер, несет на себе чисто коммерческий отпечаток. Но когда работа является порождением радости, принимаемые ею формы имеют отпечаток бессмертия. Бессмертие человека сообщает его деятельности свойство вечности.

Собственное я есть форма Божьей радости, оно бессмертно. Эта радость - амрита. То, что заставляет нас скептически относиться к смерти. Применяя противоречие к себе, мы обнаруживаем, что в дуализме жизни и смерти присутствует гармония. Мы знаем, что душа, законченная в своем выражении и бесконечная в своем принципе, должна пройти через врата смерти на пути к бесконечному. Смерть имеет в себе одно начало: в ней нет жизни. Жизнь же имеет два начала, она имеет внешность и истину. Смерть есть эта внешность, эта майя - неразлучная спутница жизни. Наше я для жизни должно пройти через постоянное изменение и рост формы, что можно определить постоянной смертью и одновременно продолжающейся жизнью. Отказываясь признавать смерть, желая придать нашему я какую-либо форму определенной незыблемости, не чувствуя в своем я стремления вырасти из своей оболочки, смотря на размеры своего я как на окончательные и поступая сообразно тому, мы только угодничаем перед смертью. Вот приходит призыв нашего Учителя умереть, но это призыв не к уничтожению, а к вечной жизни. Это угасание лампады при утреннем свете, но не уничтожение солнца. Он сознательно требует, чтобы мы исполнили сокровеннейшее желание, которое имеем в глубине нашей природы.

В нашем существе присутствуют два рода желаний, которые мы должны бы стараться привести в гармонию. Область нашей физической природы - один род, который мы сознаем всегда. Мы желаем наслаждаться едой и питьем, стремиться к телесным удовольствиям и удобствам. Эти желания направляются на нас самих, каждое из них занято лишь своим импульсом. Желание нашего вкуса часто идет против того, что допускает желудок. Но есть у нас еще другой род желаний - желание нашего физического тела как целого, которое мы обыкновенно не сознаем. Это желание - здоровье. Оно всегда делает свое дело, починяя и исправляя, создавая новые приспособления в случаях неожиданных случайностей, искусно восстанавливая нарушенное равновесие. Оно не имеет никакого отношения к немедленному исполнению наших физических желаний, но уходит за пределы настоящего времени. Это основание нашей физической полноты. Оно принимает нашу жизнь с ее прошедшим и будущим и поддерживает в единстве части нашего тела. Мудрый знает это и приводит прочие физические желания в гармонию с этим желанием.

Но существует еще более обширный организм - организм социальный. Общество есть организм, и мы, как части его, имеем свои индивидуальные желания. Мы желаем платить меньше и получать больше, чем кто-либо другой. Это вызывает столкновение и борьбу. Но другое наше стремление делает свое дело в глубине общественного организма. Это желание общественного блага. Оно переходит за границы настоящего и личного. Оно уже на стороне бесконечного.

Человек мудрый пытается гармонировать желания самоудовлетворения со стремлением к общему благу, и только таким путем он может ввести в жизнь высшую часть своего я.

В своем законченном виде наше я сознает свою обособленность, и здесь оно беспощадно в своих попытках получить больше отличия, чем все остальные. В своей же бесконечности оно стремится к достижению гармонии, ведущей к его совершенству, а не только к одному расширению.
Освобождение нашей физической природы - в достижении здоровья, освобождение нашего социального организма - в достижении доброты, а нашего я - в достижении любви. Последнее Будда называет угасанием эгоизма, что есть функция любви и не ведет к мраку, но к просветлению. Это есть состояние "беди", или истинное пробуждение, это проявление в нас бесконечной радости через свет любви.

5. Путь нашего я пролегает через нашу обособленность, которая независима, к достижению души, которая гармонична. Гармония никогда не достигается принуждением. Так, наша воля на пути своего развития должна пройти через независимость и возмущение к последнему совершенству. Мы должны иметь возможность пользоваться отрицательной формой свободы - своеволием, прежде чем достигнем положительной формы - любви.

Эта отрицательная свобода, свобода своеволия, может очень отделяться от своей положительной формы, но она также не может оторваться от нее совершенно, так как в этом случае она потеряла бы собственное значение. Наше своеволие имеет свободу до известных границ. Оно может знать, что значит сбиться с пути, но не может продолжать идти в этом направлении без конца. Ибо наша отрицательная сторона в нас закончена. Наши злые поступки, наше поприще разлада должны когда-нибудь кончиться, ибо зло не бесконечно, и разлад не может быть целью сам по себе. Наша воля пользуется свободой для того, чтобы постигнуть истину о том, что истинный путь - путь ведущий к доброте и любви. Ибо доброта и любовь бесконечны, и лишь в бесконечном возможно осуществление свободы. Таким образом, наша воля в своей свободе стремится не к ограничениям нашего я, не туда, где она является майей и отрицанием, но к безграничному, где истина и любовь.

Наша свобода не может идти против своей сущности и оставаться свободой, как не может совершать самоубийство и в то же время жить. Мы не можем сказать, что нам нужна бесконечная свобода для того, чтобы обуздать себя, ибо с наложением уз заканчивается свобода.

Так и в свободе нашей воли мы видим тот же дуализм видимости и истины - наше своеволие лишь видимость свободы, а любовь есть истина. Когда мы стараемся поставить эту видимость вне зависимости от истины, наша попытка приносит лишь несчастье, и в конце концов обнаруживается ее тщетность. Во всем есть этот дуализм майи и сатьи - иллюзии и истины. Слова суть иллюзии, когда они просто звуки, и сатья, когда эти звуки открывают мысли и бесконечное. Наше я есть майя, когда оно только индивидуально и предельно, когда она считает свою обособленность безусловной, но оно становится сатья, когда познает свою сущность во всемирном и беспредельном, в нашем Я - Параматмане. Это подразумевает Христос, говоря: "Прежде нежели был Авраам, Аз есмь". Тогда это уже мукти - освобождение от рабской зависимости майя, от иллюзии, проистекающей от авидьи - невежества. Освобождение - это chantam civam advaivam, полное успокоение в истине, полная деятельность в добре и полное объединение в любви.

6. Не только в нас самих, но также и в природе существует подобное отделение от Бога, майя - иллюзия. Майя не существует сама по себе, она не ограничивает Бесконечность Бога. Его собственная воля ограничивает себя совершенно также, как шахматист сдерживает свою волю, принимая во внимание ход фигур. Этот игрок добровольно вступает в определенное отношение к каждой фигуре и осуществляет радость своего могущества именно этими ограничениями. И не потому, что он может двигать фигуры, как ему вздумается: если он станет поступать так, то игры не может быть. Если Бог осуществит присущее ему всесилие, то его творению наступит конец, и его могущество лишится своего значения. Ибо могущество, чтобы быть могуществом, должно действовать в границах. Божья вода должна оставаться водой, Его земля не может быть ничем иным, как землей. Закон, в силу которого они стали водой и землей, - Его собственный закон, которым он отделил игру от играющего, ибо в том радость игрока.

Подобно тому, как граница закона отделяет природу от Бога, так границы эгоизма отделяют наше я от Него. Он добровольно положил границы своей воле и дал нам власть над нашим маленьким мирком. Так отец дает в распоряжение сына некоторую сумму денег, которой тот может распоряжаться по своему усмотрению. Хотя деньги остаются достоянием отца, но последний по своей воле отстраняется от распоряжения ими. Причина тому та, что воля - воля любви, и стало быть, свободная, она может находить свою радость лишь в единении с другой свободной волей. Тиран, имеющий рабов, смотрит на них с точки зрения своих намерений. Он сознает необходимость сокрушить их волю, чтобы вполне обеспечить свои эгоистические интересы. Эгоистический интерес не может терпеть и тени свободы в других, потому что он сам не свободен. Тиран, в сущности, зависит от своих рабов, и поэтому он старается извлечь из них всю возможную пользу, совершенно порабощая своей воле. Но любящий должен иметь две воли для осуществления своей любви, ибо любовь поглощается гармонией, гармонией между одной свободой и другой. Так, любовь Бога, от которой получило свою форму наше я, обособило это я от Бога, и любовь Бога снова создает примирение и соединяет через обособление наше я с Богом. Вот почему наше я должно проходить через бесконечные воплощения. Ибо оно не может вечно идти по пути отделения. Обособленность есть предел, откуда оно постоянно возвращается к своему бесконечному источнику. Наше я постоянно должно сбрасывать свои годы, много раз погружаться, дойдя до своего предела в забвении смерти, чтобы приобрести бессмертную юность. Его личность должна после известного предела исчезать во Вселенной, в сущности, проходить через нее ежеминутно, освежая свою индивидуальную жизнь. Оно должно следовать за вечным ритмом, на каждом шагу касаясь основного единства, и, таким образом, в своем обособлении сохранять равновесие между красотой и силой.

7. Мы повсюду видим игру жизни и смерти - превращение старого в новое. День приходит к нам каждое утро, обнаженный и светлый, прекрасный, как цветок. Но мы знаем, что он стар. Это сама древность. Это тот самый день, который принял новорожденную Землю в свои объятия, покрыл ее своей сияющей белой мантией света и отпустил ее в паломничество среди звезд.
И между тем его ноги не знают усталости, и глаза не меркнут. Он носит на себе золотой амулет вечности, при прикосновении которого все морщины исчезают с чела создания. В самой сердцевине мирового сердца находится бессмертная юность. Смерть и разрушение бросают на ее лицо мимолетную тень и проходят. Они не оставляют следов - и юность остается свежей и молодой.

Древний день нашей земли возрождается каждое утро. Если бы его ход был направлен по бесконечной прямой линии, если бы не было промежутков его погружения в бездонный мрак и его постоянного возрождения к жизни бесконечного начала, то он погреб бы под своим прахом истину. Тогда каждая минута оставляла бы после себя тяжесть утомления, и дряхлость надменно восседала бы на своем вечной грязном троне.

Но каждое утро день возрождается среди свежераспустившихся цветов, принося ту же весть и то же уверение, что смерть вечно умирает, что ураган вихря кружится только на поверхности, но что океан спокойствия неизмерим. Завеса ночи отдернута, и истина выступает без пылинки на своих одеждах, без следа старости на своих чертах.

Мы видим, что тот, кто впереди всего, не меняется. Каждая нота творения свежа в его голосе. Вселенная не простое эхо, повторяющее от небес и до небес, подобно безумному страннику, отголосок старой песни, некогда спетой при окутанной туманом колыбели мироздания. Она ежеминутно звучит из сердца повелителя, ею наполнено его дыхание.

И вот причина, почему эта песня наполняет небеса, подобно мысли, принимающей форму в поэме, и никогда не рассыпается под бременем своего все увеличивающегося веса. Отсюда поразительное, нескончаемое разнообразие, появление неожиданного, бесконечная процессия индивидуумов, каждый из которых не имеет себе подобного во Вселенной. И так от начала до конца, начало никогда не оканчивается - мир вечно стар и вечно молод.

Наше я должно знать, что оно каждую минуту своей жизни призвано возрождаться. Оно должно порвать со всеми иллюзиями, сковывающими его своей корой.

Ибо жизнь есть бессмертная юность, и она ненавидит старость, пытающуюся прекратить ее движение - старость, в которой нет истинной жизни, но которая следует за ней, как тень за лампой.

Наша жизнь, подобно реке, протекает среди берегов не для того, чтобы находить в них преграду, но чтобы ежеминутно доказывать, что в бесконечности имеется выход в море. Она подобна поэме, строфы которой текут, не задерживаемые точной правильностью, и ежеминутно дают выражение внутренней свободе своей гармонии.

Границы нашей индивидуальности, с одной стороны, сдерживают нас, а с другой стороны, ведут к бесконечному. Только стараясь раздвинуть эти границы до бесконечного, мы попадаем в невозможное противоречие и делаем жалкую ошибку.

Это есть главная причина, ведущая к великим переворотам в истории человечества. Когда одна часть его, не обращая внимание на все остальное, пытается идти отдельным путем, великий натиск целого дает ей сильный толчок, останавливающий ее внезапно, и сокрушает в прах. Когда индивидуум пытается задержать вечно текущий поток мировых сил и заключает его в границы частной пользы, происходит катастрофа. Как ни могущественен король, он не может возмутиться против бесконечного источника силы, который один, но остается могущественным.

Сказано: "Неправотой люди богатеют, достигают того, к чему устремляются и торжествуют над своими врагами, но в конце они же и гибнут". Наши корни должны глубоко укоренится во Вселенной, если мы желаем достичь величия личности.

Искать такого единения - цель нашего я. Оно должно низко преклонять голову в любви и кротости и помещаться там, где встречается великое с малым. Оно должно выиграть благодаря своей потере и подняться, отдаваясь. Игра опротивела бы ребенку, если бы он не мог вернуться к матери, и наша личная гордость будет для нас проклятием, если мы не можем жертвовать ею ради любви. Мы должны знать, что лишь проявление бесконечного вечно ново и вечно прекрасно в нас. Единственно оно и придает нашему я смысл.

Парафраз составлен Д. Красавиным по текстам из сборника "САДХАНА. Творчество жизни", Рабиндранат Тагор, М. Амрита, 2011


К началу сборника

К разделу "Мудрость Индии"